240 слов. Гробовщик привык к мертвым телам – обязывала профессия. Привыкнуть к обезображенным телам было сложнее, но получилось и это. Он, даже, научился находить в них особую, омерзительную красоту. Было полезно для души (если у жнеца есть душа, конечно) наблюдать за тем, как полные планов и стремлений самоуверенные господа “хозяева жизни” становились вначале кровоточащими кусками мяса, а следом и гниющими фрагментами плоти. Таким образом, Смерть давала пищу как душе, так и разуму. Вот только было что-то такое в этих наблюдениях за жизнью смерти и знаниях о ней, что сделало его смех или ледяным и безрадостным, точно улыбка сфинкса, или развязным и не знающим удержу. Подобно взрыву; или нервному срыву. Однако теперь смерть предложила зрелище совсем иного рода: в гробу лежала красивая молодая леди, чьи волосы были удивительно красного цвета, губы её напоминали красные розы, и облачена она была в платье красного шелка. Гробовщик не знал её при жизни, но предположил, что смерть навела последний лоск на это тело, превратив его в венец творенья. Те, кто знал мадам Ред при жизни, сказали бы, что её кожа стала еще белее, черты лица слегка заострились, а само лицо приобрело умиротворенно – спокойное выражение, как у святой с иконы. -Красивые женщины даже после смерти прекрасны. Гробовщик склонился над телом, припав на одно колено, и запечатлел торжественный поцелуй на холодных губах. Так рыцарь в Храме преклонил бы колени и целовал святыню, отдавая ей должное почтение. А следом гробовщик переодел мадам Ред в белое платье – ангелам не идет другой цвет.
Вах-вах, как красиво получилось. Вроде бы и не много, но все равно атмосферу навевает. А мне почему-то казалось, что Гробовщик ее знает. мимо пробегающий
148 слов. Фраза заказчика отсутствует, ибо воткнуть просто некуда.
Осторожно, словно боясь сломать, он укладывает ее в гроб. Поправляет подол снежно-белого платья, что совершенно ей не к лицу, но ведь традиции и не поспоришь, откидывает прядь алых волос, так дерзко посмевшую закрыть лицо покойной, пробегает длинными тонкими пальцами по бледной щеке и улыбается. Скользит взглядом по аккуратному носику, четко выделяющимся скулам, бледным губам и, наконец, понимает, чего не хватает для завершения образа. Только вот помады в похоронном бюро никогда не водилось. Гробовщик прокусывает палец и тягуче-медленно окрашивает уста женщины алым. Его творение прекрасно. Его и ничье больше. Это он зашил рану (негоже хоронить мадам с дырой в груди), отполировал до блеска кожу, расчесал спутанные волосы… Значит, она всецело принадлежит ему. Такая мертвая и такая красивая. Гробовщик наблюдает, как блики, отбрасываемые свечами, отплясывают бесовской танец на белой щеке, и, поддавшись порыву, касается холодных губ своими. Как хотелось бы оставить ее себе навеки. Только вот юный граф не одобрит…
Гробовщик привык к мертвым телам – обязывала профессия. Привыкнуть к обезображенным телам было сложнее, но получилось и это. Он, даже, научился находить в них особую, омерзительную красоту. Было полезно для души (если у жнеца есть душа, конечно) наблюдать за тем, как полные планов и стремлений самоуверенные господа “хозяева жизни” становились вначале кровоточащими кусками мяса, а следом и гниющими фрагментами плоти. Таким образом, Смерть давала пищу как душе, так и разуму.
Вот только было что-то такое в этих наблюдениях за жизнью смерти и знаниях о ней, что сделало его смех или ледяным и безрадостным, точно улыбка сфинкса, или развязным и не знающим удержу. Подобно взрыву; или нервному срыву.
Однако теперь смерть предложила зрелище совсем иного рода: в гробу лежала красивая молодая леди, чьи волосы были удивительно красного цвета, губы её напоминали красные розы, и облачена она была в платье красного шелка.
Гробовщик не знал её при жизни, но предположил, что смерть навела последний лоск на это тело, превратив его в венец творенья. Те, кто знал мадам Ред при жизни, сказали бы, что её кожа стала еще белее, черты лица слегка заострились, а само лицо приобрело умиротворенно – спокойное выражение, как у святой с иконы.
-Красивые женщины даже после смерти прекрасны.
Гробовщик склонился над телом, припав на одно колено, и запечатлел торжественный поцелуй на холодных губах. Так рыцарь в Храме преклонил бы колени и целовал святыню, отдавая ей должное почтение. А следом гробовщик переодел мадам Ред в белое платье – ангелам не идет другой цвет.
Откроетесь?
заказчик.
Я рада, что понравилось)
Автор
А мне почему-то казалось, что Гробовщик ее знает.
мимо пробегающий
Очень приятно слышать)
Может, и знает, автор точно не помнит)
Запомнилось только, что её хоронили в белом платье)Осторожно, словно боясь сломать, он укладывает ее в гроб. Поправляет подол снежно-белого платья, что совершенно ей не к лицу, но ведь традиции и не поспоришь, откидывает прядь алых волос, так дерзко посмевшую закрыть лицо покойной, пробегает длинными тонкими пальцами по бледной щеке и улыбается. Скользит взглядом по аккуратному носику, четко выделяющимся скулам, бледным губам и, наконец, понимает, чего не хватает для завершения образа. Только вот помады в похоронном бюро никогда не водилось. Гробовщик прокусывает палец и тягуче-медленно окрашивает уста женщины алым. Его творение прекрасно. Его и ничье больше. Это он зашил рану (негоже хоронить мадам с дырой в груди), отполировал до блеска кожу, расчесал спутанные волосы… Значит, она всецело принадлежит ему. Такая мертвая и такая красивая.
Гробовщик наблюдает, как блики, отбрасываемые свечами, отплясывают бесовской танец на белой щеке, и, поддавшись порыву, касается холодных губ своими. Как хотелось бы оставить ее себе навеки. Только вот юный граф не одобрит…
Автор 2.